В День памяти и скорби вспоминаю свое непростое военное и послевоенное детство. В годы Великой Отечественной войны наша семья не один раз была на волосок от смерти, но мы выжили, перенесли голод, страх, нищету.
Я родилась в белорусской деревне Лепельского района Витебской области. Мне было пять лет, когда немцы заняли нашу деревню. Они расположились в Каменском сельсовете, но часто наведывались в наши места – отбирали у жителей скот, яйца, масло, молоко, сало – все, что попадало под руку.
Запомнился такой эпизод. Немцы выгнали всех жителей из домов, заставили встать на колени, направили на них пулемет, а сами пошли искать в домах оружие. Если бы что-то нашли – всех бы расстреляли…
В один из летних дней я гостила в доме у тети, на окраине деревни. Выглянула в окно и увидела немецкий самолет, сбрасывающий на поле зажигательные бомбы. Спустя какое-то время он двинулся на деревню. Я побежала домой. Пока родители не вернулись с тайного собрания, организованного партизанами с целью сбора теплых вещей, мы вместе с братьями укрывались от налета под крышей дома, но вскоре заполыхало и наше жилище. Подоспевший на помощь отец успел вытащить только кое-что из одежды. Отовсюду слышались гул, треск, стрельба – вся деревня горела. Мы укрылись в яме на огороде. Самолет долго кружил над нами, но «бутылку» так и не сбросил.
После пожара отец ушел в партизаны, а мы с мамой и братьями были вынуждены скитаться по лесам. Таких погорельцев там собралось много. Не раз бывало: сидим голодные, греемся у костра, а с неба неожиданно налетают самолеты, сбрасывают бомбы. Мы разбегаемся, а мама потом ищет нас по всему лесу.
У многих погорельцев были с собой коровы. После бомбежек туши погибших животных оставались лежать в лесах, голодные люди отрезали от них мясо, варили его и ели.
Помню, как мы пришли в какую-то деревню, а там немцы. Они загнали нас в сарай, к другим пленным – старикам и детям. Поставили в охрану полицаев.
У других пленников мы узнали, что нас собираются поджечь, но, к счастью, ночью нас освободили партизаны.
Пока мы скитались по лесам, вся наша семья переболела тифом. Мама лежала в чужом доме, никого не узнавала. Лекарств у нас не было, еды тоже, все думали, что мама умрет, и все же понемногу она стала поправляться. Мы решили вернуться в родную деревню.
На всю жизнь запомнила дорогу к дому. По обочинам – груды искореженной техники, множество трупов, маленькие дети плачут возле убитых матерей…
В деревне мы жили в землянке, вход в которую был закрыт травой. Однажды к нам вошел немец и спросил, есть ли у нас «киндер» – по-немецки, подросток. Мама ответила: «Нет, у меня все дети маленькие». Он осмотрелся и ушел. Все перевели дух – в груде тряпья, на которой мы сидели, прятался наш старший брат. Немцы таких мальчишек уводили и расстреливали.
Летом 1944 года Красная Армия освободила нашу деревню. Помню, в тот день было очень жарко, и наши солдаты бежали в наступление в сырых от пота гимнастерках.
При отступлении противник оставил в лесах много техники, боеприпасов, продовольствия. Старший брат, рискуя нарваться на прячущихся немцев или подорваться на минах, ходил в лес и приносил нам то булку хлеба, то консервы. Жили мы бедно, ходили в лаптях, собирали по полям гнилую картошку, которую мама потом смешивала с травой и пекла лепешки.
Вслед за нашими солдатами в деревне появилась полевая кухня. Бойцы не жалели еды, вместительным черпаком наливали в нашу посуду суп с большими кусками мяса. Тогда казалось, что ничего вкусней я не ела. До сих пор помню вкус этого супа!
Весной 1946 года от отца пришло письмо. Он сообщал, что в 1944 году попал в плен, а после освобождения в составе рабочего батальона был направлен на Урал, в поселок Гремячинский. Папа прислал нам вызов, и 17 мая наша семья воссоединилась. В Гремячинске тогда еще лежал снег, и мы босиком шли по деревянной дороге к поселку. Возле моста через речку Гремячую нас встретил отец.
Нам дали комнату в бараке в поселке Северо-Западном – 15 квадратных метров на шестерых человек. Сейчас этого дома уже нет.
Одежды почти не было. Долгое время мы с братом делили на двоих одни кирзовые сапоги – он ходил в них в школу в первую смену, я – во вторую. В бараке, рядом с нами, жила семья – пожилая женщина со снохой. Я помогала им клеить карточки для отчета (сноха работала продавцом) и убирать комнату, за это они мне давали тарелку супа.
Отец, Степан Васильевич Рыбаков, работал в УНШ столяром, старший брат Степан устроился на шахту № 68, Николай пас летом коз и коров.
В бараке мы жили до 1949 года, пока не переехали в собственный дом, еще не достроенный. Отец возводил его на окраине поселка – сам рубил лес, сам строил.
Детьми мы часто бегали на станцию Морозная, а оттуда вверх по деревянным лестницам к Белым камням. Здесь располагалось большое кладбище, на котором хоронили немцев. Со временем кресты у могил сгнили, остались только холмики. Сейчас там все заросло…
В 1958 году я устроилась в орс, где проработала 35 лет. Параллельно заочно окончила техникум советской торговли. Последние годы занимала должность главного бухгалтера.
Моих родителей давно уже нет в живых. В 2010 году ушел от нас и старший брат Степан. Николай и Евгений сегодня живут в Перми, Евгений работал в обкоме партии, защитил диссертацию, кандидат исторических наук.
Я. Москаль,
ветеран труда.