Больше семидесяти лет прошло с того дня, но его Нина Семьянинова помнит отчетливо, почти поминутно. Да и каждый последующий тоже. Разве можно такое забыть?
 белорусской деревеньке, что существовала когда-то на Минщине, жила семья Павла и Евдокии Андрейко. Не сидели супруги сложа руки, работали с раннего утра до позднего вечера, чтобы обеспечить в доме своем достаток. Приусадебное хозяйство их было немаленьким. Еще и корову имели, и лошадь с жеребенком, и утят, и гусей, и кур.
Вот только спокойной и размеренной жизнь в семье Андрейко оказалась недолгой. На их отару овец, что возвращалась с пастбища, натравил овчарку сосед – местный председатель. Псина бросилась на ягненка, стала терзать, рвать животное на части. Павел схватил ружье и выстрелил в собаку. А уже на другое утро за ним пришли и арестовали за порчу «народного добра».
- Обвинили в убийстве соседской собаки, сковали наручниками и повезли в тюрьму, - вспоминает теперь Нина Павловна. – А мы остались ждать. Мама переживала, прижимала к себе нас – троих малолетних ребятишек – и тихонько плакала.
Спустя два дня, пришли в дом Андрейко за Евдокией. Она наскоро собрала детей и отправилась вслед за мужем.
- Привезли нас в тюрьму к отцу, - продолжает рассказывать женщина. – Вывели его повидаться. Он нас обнимает, целует… И тут надсмотрщик говорит: «Все, хватит, пошли обратно». Только услыхала я эти слова, вцепилась тюремному служителю в штанину. Кричу, реву, по земле волочусь, но от надзирателя не отпускаюсь. Он отмахнулся и оставил нас с отцом.
Прошло несколько дней. Посадили семью Андрейко в вагоны-теплушки и отправили на Урал, в Верещагино. Оттуда на лошадях везли ещё несколько верст и высадили на берегу речки Коса. Вместе с Андрейко здесь остались и другие 25 высланных семей.
- Это было в первых числах мая 1931 года. Солнце светило, да не грело. Из одежды только и было то, в чем из дома ушли. Грелись прижавшись друг к другу. Спали на пихтовых ветках, которые сверху прикрывали мхом. А питались тем, что в лесу найдем или в речке выловим. Когда одежда поистрепалась, стали платья из мешковины носить. У мешка сделают вырезы для рук и головы да подвязку из лыка – наряд готов. Обувь износили, пришлось босыми ходить, – Нина Павловна сделала глубокий выдох, смахнула очередную слезу и продолжила:
- К осени построили один на всех барак. В нем зиму пережили. Весной начали поселок отстраивать. И даже мы, малолетние ребятишки, деревья корчевали, землю копали. А потом, правда не знаю откуда, появились первая корова и кобылица с жеребцом. Но эта живность была общая, потому что высланные семьи создали колхоз.
Постепенно переселенцы обжились. Всем уже казалось, что самое страшное позади. Но в 1941 году началась война.
- Мне исполнилось 16. Всех сверстников отправили в школу фабрично-заводского обучения. А я осталась, потому что отец не хотел меня отпускать и переправил в моих документах цифры, убавил год, - вспоминает собеседница. – Потом эти ребята больше не вернулись домой, умерли от голода.
Нине, может, и повезло, но зато трудиться пришлось много. Ее отправили работать в лес за несколько километров от дома.
- Поселили на квартире, а хозяйка недолюбливала, потому что у меня «клеймо» репрессированной было. Зимой и летом в лаптях ходили, по колено ноги тряпками обматывали. Вымокнут эти портянки, а сушить негде. Хозяйка хоть и топила печку, но положить ничего на нее не позволяла. Говорила, что жар весь в себя портянки забирать будут. Так и ходили в сырых вещах, - рассказывая о своем непростом житье-бытье, Нина Павловна внезапно улыбнулась. Она вспомнила тот день, когда за свой труд была награждена медалью:
- И ведь отказалась я от неё. Мне только одной её давали, а работала-то я одинаково ещё с пятью девчонками. Совесть не позволила принять эту награду. И тогда Лена Ковалева сказала: «Тебе не нужно, а я не откажусь». И взяла медаль.
Эта награда позже натолкнула Нину Павловну на раздумья: она считалась репрессированной, а значит, не имела права на какие-либо государственные награды, так как такое могло произойти?
- Оказывается, нашу семью реабилитировали еще в декабре 1942 года. Вот это постановление тому свидетельство, - и протянула Нина Павловна пополам согнутый лист бумаги. Его она получила в 1993 году, спустя полвека.
Ирина Шестакова